Мальчики с бантиками - Страница 60

— За что пятерка? Неужели мы такие мастера водить по курсу? Ведь вели-то плохо — много «рыскали»…

Теперь, когда юнги слегка оморячились, среди них появились модники, никак не согласные со стандартом брючного клеша. В защиту широкого клеша они приводили весьма веский довод:

— Клеш — не роскошь, а необходимость. Для чего спрашивается, во всем мире шьют морякам широкие брюки? Самим покроем они приспособлены для быстрого снимания их в воде. Никаких ширинок с пуговицами — один клапан. Если матрос упал за борт, клапан открывается, а клеши, намокнув и отяжелев, своим ходом снимаются с моряка и тонут. А попробуй-ка ты в море стащить с себя узенькие брюки — не получится! Захлебнешься и потонешь, как дурак, в штанах!

Старшины обычно вшивали в брюки клинья. Но юнгам для клиньев сукна взять было негде. Поступали иначе. Из фанеры вырезались особые шаблоны. По вечерам брюки спрыскивались водой и что есть силы натягивались на фанеру. С каждым днем брюки, растягиваясь, становились все шире и шире, а сукно их по низу брюк все тоньше и тоньше. Скоро через такие клеши можно было читать газеты!

Росомаха, находя у юнг шаблоны, с треском ломал их на колене:

— Фасон ваш — до первого коменданта. Пропишет он вам по первое число… Фордыбачите, ребята, по младости лет.

Юнги за шаблоны не обижались, но возражали идейно:

— А матросы революции? Сами же видели «Мы из Кронштадта», вот там клеши. Комендант тоже должен понять, что «дудочки» хороши на берегу, а не в море.

Последние минуты перед сном посвящались рассказам. На этот раз в роли новеллиста выступал сам старшина Росомаха.

— Вот слушайте, орлы! — сказал он. — Когда я перед войной проходил службу в Севастополе, был там комендант… Зверь, а не комендант! Если на какой барышне увидит морскую пуговицу с якорем, обязательно спорет, хоть она изревись. О клиньях мы в Севастополе я не мечтали. Бритву носил при себе. На улицах клеши матросам порол от паха до щиколотки. А после отведут в портновскую к Самуилу Шмейерзону (был такой, все матросы его знали), чтобы разрез зашил. Еще два рубля за работу отдай! Но вот однажды московский скульптор вылепил для Севастополя памятник матросам-черноморцам, павшим за революцию. Вылепил как надо — бескозырки — набекрень, клеши — юбками, бушлаты нараспашку, а на лоб каждого свисает громадный чуб. Ладно! Построили гарнизон, играл оркестр, говорили нам разные речи, а мы кричали «ура». Сдернули с памятника покрывало. Комендант посмотрел — нарушена форма одежды — и сказал командующему флотом так: «Или я — или они!»

— И убрали памятник? — охали юнги. — Или самому коменданту по шапке надавали?

— Все осталось на месте. Но командующий флотом вызвал из Москвы скульптора. Дико ругаясь, тот отпилил матросам чубы, стамеской обкоротил им клеши, а бушлаты застегнул на все пуговицы. Памятник сразу стал хуже, зато комендант успокоился… Так устав победил творческое вдохновение! Спите.

* * *

Разнеслась весть, что ночью в Гавань Благополучия вошел транспорт, доставивший на Соловки юнг второго набора, которых временно разместили в Кремле, но скоро приведут в Савватьево. Эта новость еще раз подтвердила, что юнги первого набора скоро пойдут на флоты, освободив свои кубрики и классы для новичков. Теперь все зависит от того, как ты сдашь экзамены: хорошо сдашь — любой вымпел взовьется над твоей головой! С учебниками уходили юнги подальше в лес, еще задымленный после пожаров, облюбовывали для себя мшистую кочку помягче, чтобы сидеть на ней, как на пуфе, и начинали повторять все заново. Заодно подкармливали себя сочной лесной малиной, черникой и брусникой. Над остриженными головами юнг буйно вспыхивали яркие бутоны дикого шиповника…

— Пить хочется, — сказал однажды Савка. Вместе с Поскочиным он спустился к ближнему озеру.

Нагнулся к самой воде и вдруг вскрикнул:

— Смотри, Коля…

Возле берега, оскалив крохотные зубки, лежала мертвая ондатра. Поскочин взял ее за хвост и поднял над собой, разглядывая.

— От такой шкурки никакая барыня не откажется. Шкурок тридцать — сорок — и шуба готова для аукциона.

— Брось дохлятину! Как тебе не противно?

— Она же водяная, чистенькая. Хорошие существа эти канадские крысы. Мне ее искренно жаль… Знать бы — отчего она умерла?

Савка поднялся с колен, пить не стал.

— Пройдусь дальше, там и попью…

Отошел в сторону и только было прильнул к воде, как Поскочин, забежав сзади, рванул его от берега за подол голландки.

— Не надо, — сказал он.

— А что?

— Лучше не стоит. Потерпи до кубрика.

— Ты думаешь о крысах?

— А мы ведь не знаем, отчего умерла ондатра. Там еще одна лежит в камышах… Тоже умирает, бедняга.

В этот день, возвращаясь после обеда с камбуза, Федя Артюхов, самый здоровый парнюга в классе, вдруг побледнел, осунулся.

— Что-то у меня не все в порядке… вот здесь.

— Болит? — спросил его Росомаха. — Переел, наверное.

— Да я могу и больше съесть, а это другое…

Роту на марше встретил лейтенант Кравцов, как никогда сияющий улыбкой и сверкающий пуговицами.

— Итак, — объявил он юнгам, — готовьтесь к экзаменам. На этот раз — решающим, государственным! После чего вам вручат дипломы рулевых-сигнальщиков, Прочувствуйте ответственность и помните: в школе двойка — скандал дома и папа с ремнем; двойка же в Школе Юнг — скандал на корабле и, может быть, военный трибунал. На флоте ваша неуспеваемость грозит обернуться трагедией корабля.

Пощелкал кнопкою перчатки. Сенсацию приберег для конца:

— А сегодня вам будут выданы погоны…